Невозможный рай
Рецензия на спектакль «Обломов» Андрея Прикотенко на Новой сцене Александринского театра
«Обломов» – первый спектакль Андрея Прикотенко в Александринском театре и первая постановка романа Гончарова на этой сцене. Другая «новость» относится к образу Обломова, которого играет Иван Трус. Актёр ввёлся на эту роль почти случайно, заменив заболевшего коллегу. Несмотря на то, что режиссёр сначала сомневался в исполнителе главной роли, артисту удалось создать одну из выдающихся своих работ, которая заметно выбивается из других образов, созданных в Александринке.
Как и во многих предшествующих постановках, Прикотенко продолжает разгадывать «русскую матрицу», проводя аналогии между героями своих спектаклей и фольклорными персонажами. Обломова он сравнивает с юродивым, или Иваном-дураком. Но Иван Трус полемизирует с режиссёрским видением этого персонажа: у него это совсем не юродивый и лишь отчасти Иван-дурак, с образом которого его сближают такие качества, как простодушие, доброта и открытость. В фольклоре Иван-дурак — всегда ученик, который проходит испытания, взрослеет, из мальчика превращается в мужчину, а из дурака – в царевича. Сравнение со сказочным героем в контексте романа Гончарова выглядит противоречивым, и это противоречие являет своим исполнением артист: оказавшись на пороге перемен, Обломов ретируется и не осмеливается на решительный шаг, предпочитая идиллическое, бесцельное существование в Обломовке.
Опуская фольклорные тонкости и противоречивую трактовку режиссёра, стоит сказать, что Обломов Ивана Труса становится едва ли не квинтэссенцией многолетней полемики вокруг главного героя романа: одни критики видели в нём выразителя народной лени, иные отмечали его мечтательность и стремление к духовной гармонии, другие вовсе возводили его образ до трагического. Актёр создаёт сложный, многогранный характер, в котором под непробиваемой корой лени долгим сном забылись энергия, мечтательность и воля к жизни.
Своего героя Трус играет с горькой иронией и вызывает к нему глубокое сочувствие. В его глазах, ласковых, искренних и даже детских, проскальзывает понимание собственной невозможности дотянуться и прикоснуться к мечте и «лучшей жизни», которая находится совсем рядом. Илья Обломов Ивана Труса — чувствительный, ранимый, нежный. Большой и наивный ребёнок. Он совершенно не способен на элементарные самостоятельные действия, которые за него устало и покорно выполняет слуга Захар (Игорь Мосюк): он и оденет хозяина, и с другого конца сцены придёт, чтобы подать ему письмо, лежащее совсем рядом. И хотя в письме сказано, что следует покинуть квартиру, Обломов совсем не хочет расставаться ни с этим жилищем, ни с привычным вялотекущим, разнеженным образом жизни. В палитре красок, которыми создаётся сценический образ, обнаруживаются и другие полутона: в глубине души Обломов-Трус не удовлетворён «подменой жизни», которую ведёт.
Гончаров так описывает его состояние: «Он болезненно чувствовал, что в нём зарыто, как в могиле, какое-то хорошее, светлое начало». Это «светлое начало» Иван Трус обнаруживает и в спектакле, когда его герой обращает взор в глубину души и находит там картинки предполагаемого будущего, в котором мог бы работать, жениться, вставать рано… любить. В глазах проскальзывает пресловутая чеховская тоска по лучшей — невозможной, недосягаемой — жизни. Эти сюжеты Обломов мечтательно описывает Захару и Штольцу (Иван Жуков). Они вторят его рассказу задушевными песнями, шутливо подыгрывают, в такт его фантазиям о море имитируя движения волн краями старого и пыльного ковра, на котором сидят.
Весь спектакль разыгрывается на слегка наклонённом паркетном планшете сцены, как на накренившемся плоту. Герои появляются из вырезанных в нескольких местах сцены люков, приподнимая крышку и высовываясь, как из погреба, или достают оттуда реквизит и декорации. Художественное оформление Ольги Шаишмелашвили поначалу отображает запустение и безжизненность: в этом неуютном и необжитом пространстве нет ничего, кроме дивана по левую сторону, подпираемого кресла по правую, ободранного ковра посередине, свисающих ходиков и валяющихся на полу капроновых колготок, набитых орехами. Но с появлением Ольги Ильинской (Анна Пожидаева) всё вокруг постепенно преображается. Эта красивая, грациозная и спокойная девушка появляется в нежно-голубом платье, что рождает ассоциацию с «голубой мечтой» – заветной, трепетной мечтой-идеалом, которую человек лелеет, но которой не способен достичь. Когда Ильинская поёт, все замирают: её голос уносит далеко в мечты и фантазии. Обломов, усевшись посередине ковра, раскинув ноги в стороны, а руки расслабленно положив перед собой (в этой позе он похож на большого плюшевого мишку), нежно и мечтательно смотрит на Ольгу, и улыбка на его лице тёплыми лучами льётся из самого сердца, в котором он только что неожиданно для себя обнаружил любовь.
Оставшись наедине, они садятся на авансцену и здесь, лицом к лицу, произносят трепетное признание во взаимных чувствах. Метаморфозам в жизни Обломова вторят изменения в сценическом пространстве: вот уже на место старого пыльного ковра Захар бросает новый, а вокруг дивана появляются горшки с зелёными комнатными цветами – обживается пространство, теплеет на душе Обломова и жизнь начинает приобретать яркие краски. Кажется, всё намекает на хэппи-энд, вот только, оказавшись на пути к другой жизни, Обломов резко останавливается и тушуется. Ильинская называет его трусом, но, отнекиваясь и защищаясь, этот Обломов выглядит иронично и по-детски капризно. Слова о сгубившей его «обломовщине» Ильинская-Пожидаева произносит как собственное отречение от любви к Обломову и как приговор ему самому.
Беспризорно валяющийся капроновый мешок, наполненный орехами, о который герои то спотыкаются, то небрежно пинают, по ходу действия превращается в доминирующий символ «обломовщины». Она плавно и крепко затягивает героя в сети, и уже не один, а десятки свисающих с колосников мешков образуют подобие паутины, простирающейся глубоко в арьерсцену и создавая иллюзию бесконечности.
Посреди этой паутины, не как паук, а как мошка, Обломов. Вокруг него пространство завалено сундуками, разбросанными орехами, коврами, диванами. Неустанно хлопочет Пшеницына (Анастасия Пантелеева) — лишённая изящества, неуклюжая, с грязными растрёпанными волосами, с поникшим взглядом большая баба, которая подносит теперь уже мужу-Обломову горшочек с супом и куском хлеба. Обломов поедает похлёбку, глядя в никуда. Фоном звучит заунывная мелодия (композитор – Евгения Терёхина). В этой негромкости, неспешности и неподвижности герой выглядит трагически. Но его трагедия — в добровольном выборе такой жизни.
Когда Обломов, наевшись, устало и мечтательно смотрит в пустоту, за его спиной в это время проскальзывает танцующая Ольга Ильинская. Позднее она появляется снова, но уже в паре со Штольцом. Весть об их женитьбе Обломов встречает с улыбкой и слезами на глазах – отнюдь не от счастья, а от осознания того, что счастье он упустил. Сквозь слёзы глядя на Ольгу, духовно померкший Обломов мысленно возвращается в своё прошлое и находит там искру, которая хотя бы на мгновение освещает его изнутри.
Счастливого финала в спектакле не случается: мы узнаём о смерти Обломова и последних неутешительных годах его жизни со слов Захара. Свой монолог он обращает в зрительный зал, ломая четвёртую стену (как и в начале, когда герои задолго до начала спектакля находились на сцене, долго вглядываясь в толпу неспешно собирающихся зрителей). В это время работники сцены дежурно очищают пространство от декораций, оставляя голый планшет сцены.
В небольшом эпилоге после рассказа Захара действие возвращается к свадебной процессии Обломова и Пшеницыной. Все герои выходят в праздничных белых одеждах. Молодожёны — улыбающиеся и радостные. Гости засыпают их красными бусинами (символ безбедной и счастливой жизни). В этой ретроспективе событий режиссёр обнаруживает былую надежду героев на счастливое будущее. Но оно оказалось погублено праздной «обломовщиной».
Фото: Владимир Постнов
