Утиная… неохота
«Утиная охота», спектакль Антона Фёдорова в БДТ имени Г.А. Товстоногова.
Под финал сезона в Петербурге состоялась одна из главных премьер Северной столицы: «Утиная охота» Антона Фёдорова в БДТ им. Г.А. Товстоногова. Эта постановка стала первой петербургской работой режиссёра — хэдлайнера московской сцены.
Режиссура Фёдорова знакома петербуржцам по гастрольным показам. Так, в прошлом сезоне в Петербург привозили «Мадам Бовари», которая открывала международный фестиваль «Балтийский дом», а показы спектаклей «Собачье сердце», «Где ты был так долго, чувак?» регулярно собирали полные зрительные залы. В долгожданной «Утиной охоте» зрители могут увидеть уже знакомую по предыдущим работам тематику: Фёдоров вновь рассказывает о герое-современнике, который запутался в своей в жизни, и о целом поколении, не способном найти себя. В спектакле БДТ образ Виктора Зилова воплотил Григорий Чабан — сын актёра Александра Чабана, исполнившего ту же роль в самой первой ленинградской постановке «Утиной охоты» в Молодёжном театре в конце 1980-х. Фёдоров не упустил эту символичную деталь и сделал мотив преемственности поколений одной из ключевых тем спектакля.
Зайдя в зал, зрители попадают в слепленный из чудных фрагментов мир (художник-постановщик — Антон Фёдоров). Двигаясь взглядом слева направо, мы видим сначала высокий угол кафе «Незабудка», построенный из светлого дерева с причудливым, неестественным узором годичных колец. Иронично, что название заведения нарисовано так, что буквы постепенно исчезают, рассеиваются. Некоторые детали — световое окошко из пузырчатых стеклоблоков, барные столики, густо заставленные стаканами с недопитым пивом, — выглядят современниками вампиловской пьесы. На фоне таких сугубо театральных декораций своей «настоящестью» впечатляет тяжёлое кучевое облако, под которым летит стайка натуралистичных уток. «Живых» птиц поддерживает не менее натурально выглядящий высокий тёмный лес у задника. Справа на сцене устроена квартирка Зилова. В целом ничего особенного: пара тонких ковров, узенький бирюзовый диванчик, высокий шкаф, вторящий конструкции «Незабудки», торшер и гора стульев, растянувшаяся от квартиры до леса — почти вдоль всего задника. Этот почти бесконечный ряд стульев «растворяет» пределы квартиры Зилова и соединяет её с лесом. Но между домом главного героя и кафе прочерчена осязаемая вертикальная граница — шахта лифта, который чуть повёрнут дверьми к квартире.
Сценография постановки — довольно подробная, с узнаваемыми чертами живой природы — открывает зрителям знакомый быт, но действие спектакля начинается с мистического затакта.
Медленно, на цыпочках полусогнутых ног выходит официант Дмитрий (Алексей Винников). Его инфернальный смех растворяется в обрывках радиозвуков, которые доносятся будто сквозь неспокойный сон. В схожей пластике по сцене движется старик в пиджаке с красным платочком в нагрудном кармане. Только что он спал на бирюзовом диване. Возможно, это двойник Зилова или его тень с «той» стороны реальности? Действие помещено в пространство некоего таинственного, возможно, даже страшного сна Зилова. Это впечатление создаётся и благодаря работе постановщика с текстом пьесы. Фёдоров вносит аккуратные изменения в текст Вампилова: сохраняя последовательность сюжета, он изымает из пьесы все фрагменты, связанные с «настоящей реальностью» Зилова, находясь в которой, герой вспоминает события прошлого. Остаются только флэшбеки, без переходов в день сегодняшний, в котором Зилов собирается на охоту. Так хронотоп спектакля полностью помещён в лихорадочный сон из образов прошлого.
Постепенно на сцену выходят все персонажи и занимают места на стульях, расставленных у леса. Из лифта вываливается с велосипедом мятый, потрёпанный мужчина в плаще, который едва вышел из кабины, как сразу же начал тихо мямлить извинения за своё присутствие. Это Зилов теряется в собственном доме, но покинуть его уже не может — лифт уехал. В телефонном разговоре с Дмитрием Зилов множество раз равнодушным голосом повторяет: «Не помню. Не помню…», но в процессе вспоминания себя и прошлого вечера друг ему не помощник — он отвечает Виктору простыми хрипящими междометиями. С раскачивающимся под мрачную музыку тёмным лесом, с потусторонними сущностями вместо друзей, в среде затуманенных припоминаний Зилов и барахтается в течение всего действия. Хотя события, развивающиеся по законам фарса, сменяют друг друга довольно быстро, Виктор будто не поспевает их прожить, прочувствовать и отрефлексировать, а потому никак не может вспомнить, где и в какой момент всё в его жизни пошло наперекосяк.
Несмотря на гнетущую обстановку вокруг, действие пропитано тонким и незлобивым юмором. Зилов бесстрастно и с некоторой апатией отчитывает старушку, которая принесла ему букет искусственных могильных цветов, будто такие шутки от друзей — совершенно рядовое событие. В сцене с воображаемыми похоронами главного героя Кузаков (Рустам Насыров) шутовской интонацией читает анекдот про то, что «жизнь, в сущности, проиграна». Когда на встречу друзей в «Незабудке» приходит Вера (Карина Разумовская), пошатываясь, будто пьяная, Витя по-детски прячется на груди Саяпина (Павел Юринов), надеясь остаться незамеченным. Кушак (Валерий Дегтярь), поймав Зилова и Саяпина на вранье, отчитывает их за подлог документов, как нашкодивших котят, приговаривая: «Ага-а-а! Ну всё-ё!» А как потешно на праздновании новоселья охает Валерия (Варвара Павлова), чрезмерно восхищаясь новыми хоромами Зилова площадью в 18 кв.м! Такой непринуждённый, аккуратный юмор как бы повторяет одну из реплик официанта: «Главное – не волноваться!» Дмитрий произносит её прямо в зал, медленно растягивая слоги и заговорщически улыбаясь, будто пытается заколдовать зрителей на спокойствие. Юмор в «Утиной охоте» не похож на другие работы Фёдорова — он не такой громкий и хулиганистый, но успокаивает и героев спектакля, и зрителей перед лицом абсурдной реальности.
Фёдоров вводит в спектакль коллективного персонажа — большую группу седовласых бабушек и дедушек, которые участвуют не в каждой сцене, но часто неотступно следуют за героями, будто привязанные к ним невидимыми нитями. Чаще всего они просто сидят у леса в ожидании чего-то. В программке они обозначены как «соседи». Но только не уточняется, являются ли они соседями по лестничной площадке или по параллельной реальности? «Сосед» Зилова с красным платком в кармашке явно не из привычного мира. Актёры одеты в серые одежды и почти бесплотны, все они похожи на тени или призраков. Режиссёр даёт им совсем немного действенных задач. Они нередко «дословно» повторяют движения главных героев: танцуют на новоселье Зилова под пост-панк и выпивают на его дне рождения в баре «Незабудка». Эдакий хор предков, соседей, соглядатаев, которые будто вспоминают себя молодых, смотрятся в зеркало или временной портал. С другой стороны, в образе «соседей» можно увидеть устаревшую жизнь, обычаи которой никак не могут «отцепиться» от нового времени. В-третьих, хор становится знаком предопределённости судьбы и обречённости главных героев на повторение судьбы своих родителей. Именно это прячется в невидимой связи поколений двух ленинградско-петербургских Зиловых, Григория и Александра Чабанов, — через них сплетаются эпоха застоя с современностью.
Спектакли Фёдорова отличаются особенными милосердием и чуткостью по отношению даже к самым неприглядным персонажам. Так, если у Вампилова Зилов — скорее мерзавец, то в исполнении Чабана его страшно хочется пожалеть, немного ободрить. Хотя этот Зилов традиционно обманывает близких и причиняет много боли и жене, и всем своим любовницам, он всё же способен получать уколы совести и признавать свои ошибки. В кульминационной сцене дня рождения Зилова в баре «Незабудка» виновник торжества прямолинейно и грубо вываливает на друзей своё нелицеприятное мнение о них. Виктор сразу же осознаёт, какую гадость только что совершил, и искренне извиняется, а после устало кладёт отяжелевшую голову на ладони. Герои замирают в душераздирающей гробовой тишине. Спустя долгую минуту друзья Зилова и теснящиеся тут же старики, сначала будто принимая его извинения, а потом уже и обвиняюще, повторяют: «Вить, ты чего? Это чё было?» Зилов же в это время сидит на полу бара с абсолютно потерянным, индифферентным лицом — но совсем скоро разразится утробным плачем. По умершему отцу, по собственной душевной убогости, по отсутствию настоящей любви, по потерянной жизни. Его рёв не закончится, даже когда друзья после попойки приволокут его домой, — в попытке как-то приглушить его вой они наденут ему на голову кастрюлю.
Пытаясь ободрить мучающегося товарища, друзья собирают его на охоту, снаряжают, убаюкивают. Дарят, наконец, ружьё, но не огнестрельное, а фоторужьё (привет Шарику из Простоквашино). Думается, Зилов-Чабан никогда и не хотел стрелять в уток: выпивая в баре с друзьями, он частенько затихал и поднимал мечтательный взгляд на облако с парящими под ним птицами, устремлял внутренний взор к их прекрасной, вольной, настоящей жизни. Ему нравится наблюдать за ними, по сути он — созерцатель, не охотник и не убийца. Хотя это и не извиняет всех его прегрешений. Если традиционно охота для Зилова была способом сбежать от реальности, местом отдохновения его измученной души, то в «Охоте» Фёдорова Зилов прямым текстом пытается отвертеться от отправки в лес. Он не хочет ни охотиться, ни стрелять в уток.
В финале Зилов всё же поддаётся на уговоры и отправляется на охоту с Дмитрием. В сумрачном лесу (деревья у задника освещены таким же холодным светом, какой обычно создают в фильмах ужасов), в котором птицы поют человеческими голосами, когда Дмитрий приготовился стрелять, Виктор пытается его остановить. Попытка, конечно, оказалась безуспешной, и перед Зиловым медленно растягивается гигантское полотнище с нарисованным фальш-лесом, а его самого слепит огромный световой прибор. Мир, притворяющийся безмятежным местом, как нарисованный светлый лес, поглощает Зилова. Или же он сможет устоять?
Антон Фёдоров, как истинный гуманист, без лишнего дидактизма показывает зрителям, что каждый заслуживает простого человеческого сочувствия. Пожалуй, «Утиная охота» — пока один из самых трагичных спектаклей режиссёра. И оттого особенно важно, что в финале можно увидеть проблеск надежды.
